Дженифер Муртазашвили, исследователь в области общественных и международных отношений Университета Питсбурга, США, рассматривает 3 причины, почему в Узбекистане не будет революции, несмотря на то, что в соседних государствах они были.
 
В опубликованной в начале 2014 года книге «Цветные революции и реакция авторитарных правителей» Евгения Финкела и Ийджак М. Брудни обсуждаются причины и последствия цветных революций 2000-2005 годов в Сербии, Грузии, Кыргызстане и Украине, пишет CA-News.org. В главе «Подкрашено революцией: политическая экономия стабильности авторитарного Узбекистана» Дженифер Муртазашвили рассказывает почему режим остается прочным, тогда как другие вокруг рассыпаются:
- довольно высокие экономические показатели,
- потенциал государства по подавлению попыток революции,
- кооптация местных элит и институтов государством.
 
По ее мнению, для понимания авторитаризма требуется, чтобы дискуссии о «свободе воли и социума», широко распространенные в литературе о развитии пост-коммунистических стран, двинулись к более объемлющему объяснению того, как институциональные и структурные факторы одновременно освобождают и накладывают ограничения на свободу выбора индивидов.
 
«На фоне происходивших в регионе цветных революций, авторитарному режиму в Узбекистане удивительным образом удалось сохранить свои позиции. Загадка стабильности Узбекистана даже более интригующая, учитывая тот факт, что правительство И.Каримова смогло устоять перед вызовами Андижанских событий 2005 года. Существующие академические исследования по политологии и экономике не могут предоставить достаточных разъяснений в случае с Узбекистаном», - отмечает исследователь.
 
Осуществленный Дженифер Муртазашвили анализ, основанный на положениях политической экономии, предлагает более детальное понимание, почему режим стойко противостоит испытанию временем, несмотря на прогнозы о его крушении. Режим стойко держится не только из-за того, что он готов использовать ужасающие репрессии - как отмечают многие ученые и политики. Правительство Каримова также готово наряду с репрессиями заниматься социальной политикой и перераспределением благ. В итоге, правительство Каримова вело себя больше как «стационарный бандит», режим которого готов пожертвовать некими краткосрочными выгодами для сохранения своей власти.
 
Стационарные бандиты (теория экономиста М.Олсона) – это бандиты оседлые, которые рассчитывают на долгосрочное обирание населения территории. Они, как некая структура, которая занимается поборами и рассчитывает это делать как можно дольше, отождествляется с государством. Рациональный стационарный бандит будет забирать только часть доходов, подразумевая, что оставшуюся часть люди превратят в инвестиции, которые будут стимулировать дальнейшее развитие, появление будущих доходов и, следовательно, выручки стационарного бандита. Его система стимулов сильно отличается от системы стимулов бандита-гастролера. Рациональный стационарный бандит заинтересован в получении будущих доходов, он может установить порядок и пресекать возникновение конкуренции как со стороны других стационарных бандитов, так и со стороны бандитов-гастролеров. В этом состоит принцип «невидимой руки», которая заставляет стационарного бандита, следующего своим эгоистическим интересам, «остепениться» и стать диктатором.
 
3 фактора, в частности, которые особо выделяются политической экономией в изучении стабильности режимов, дают подходящее объяснение удивительному случаю Узбекистана.
 
Во-первых, экономический рост и довольно низкий уровень неравенства исключают революцию.
 
По данным Всемирного банка показатель экономического роста за 2000 год в Узбекистане превысил на 98% показатель ВВП 1998 года, что намного выше показателей соседних стран. Экономический рост прежде всего объясняется хорошо спланированной экономической политикой Каримова. Правительство сохраняло контроль над ценовой политикой большинства товаров и услуг, стремилось к самообеспеченности и допускало лишь частичную приватизацию госсобственности. Также была проведена диверсификация экономики с переходом от монокультурного производства хлопка к другим видам, включая сектор услуг, вовлекающего достаточное количество человеческого капитала. Более того, возросли инвестиции в социальный сектор с приоритетом на инфраструктуру и промышленность в целевых отраслях экономики.
 
Нельзя не отметить и успехи в реформах сельского хозяйства. Как часть реформы, правительство позволило крестьянам приобретать частную собственность, однако сохранило контроль над вкладами, кредитами и большей частью земли. Государство продолжало значительно повышать налоги на экспорт таких продуктов как хлопок, природный газ и золото. Политика протекционизма была направлена на защиту национальной промышленности и самообеспечение страны энергоресурсами и хлопком. В итоге к 2006 году хлопок составил 21% от экспорта по сравнению с 47% в 1999 г.
 
Хотя пример централизованной экономики Узбекистана отнюдь не является оптимальным, однако он превзошел ожидания. В 2006 г., когда в регионе полыхали цветные революции, в Узбекистане был самый низкий уровень неравенства по доходам по сравнению с аграрными экономиками Таджикистана и Кыргызстана. Кроме того, опрос общественного мнения показал, что поддержка государственной собственности в промышленности Узбекистана шире, чем в других постсоветских странах. Узбекские граждане, по-видимому, стали еще сильнее верить в необходимость сильной роли государства в экономике.
 
Профессор экономики Ричард Помфрет, знаток Центральной Азии, считает: «Отсутствие реформ лишь позволяет отсрочить спад на более поздний период, нежели избежать его, но умеренные реформы оказались достаточными для небольшого, но относительно стабильного роста».
Во-вторых, безальтернативная природа узбекской диктатуры объясняет ее устойчивость, так как отсутствие конкурентов у Каримова увеличивает возможность выборочного применения силы для устранения оппозиции. В этом отношении, Узбекистан — сильное государство среди пост-коммунистических диктатур.
 
В Узбекистане один из самых репрессивных политических режимов в мире и низкие показатели соблюдения прав человека. Здесь регулярно применяется сила против оппозиции и граждан страны. Возможность применять репрессии, прежде всего, отражает силу власти самого Каримова. Когда после удачной партийной карьеры и распада СССР он беспрепятственно пришел к власти, у него не было конкурентов ни в государственном аппарате, ни среди гражданского общества.
Правительство предпочитает жестокость как основную тактику репрессивной политики. Начиная с подавления студенческого движения в Ташкенте в 1991 г., все последующие политические движения, хоть как-то бросающие вызов существующему режиму, жестоко пресекались. Особой репрессии были подвергнуты две крупные политические партии: Эрк и Бирлик, которые выступали за демократию в первые дни после обретения независимости. Все организаторы, лидеры и члены партий были арестованы и привлечены к уголовной ответственности. С тех пор в стране не было ни одного крупного общественного политического движения.
 
Репрессии правительства усиливают страх людей участвовать в оппозиционных движениях, политических организациях или вступать в независимые общественные группировки. Высокая репрессивная природа режима в Узбекистане объясняет сломленную систему защиты прав человека и демократизации общества. Репрессии, таким образом, объясняют безконкурентность диктатуры Каримова.
 
В-третьих, меры экономической политики, которые благоприятствуют перераспределению благ,подкрепляются социальной политикой, что, по крайней мере сейчас, похоже усиливает стабильность режима. Почти за 20 лет независимости правительство Каримова разработало комплексную социальную политику для сохранения режима в стране.
 
махалляПомимо репрессий, правительство в своей политике использует кооптацию элит и общественных институтов для разделения и контроля граждан. Эта кооптация заключается в обеспечении населения товарами, чтобы завоевывать их сердца и умы, и в использовании традиционных социальных образований - махалли.
 
Махалля, как традиционный социальный институт общинного типа или соседства, имеет в Узбекистане официальный статус. В начале 90-х годов этот институт использовали для контроля над соседствующими мечетями, но в 1999 г. было принято решение об избрании официальных представителей каждой общины. На нее были возложены функции контроля над решением социальных проблем, помощи бедным, регистрации браков и разводов, решения частных споров, контроля над религиозной деятельностью и т. п.
 
Эта система социальных институтов позволила государству достичь двух целей: первое, повысить контролеспособность над каждым жителем. В каждой общине существует так называемый «защитник народа», задачей которого является докладывать государству о любых потенциальных антиправительственных настроениях внутри общины. С другой стороны, махалля дает возможность собирать подробную информацию о нуждах людей и их обеспеченности. Таким образом, махалля использует поддержку уязвимых семей для создания позитивного имиджа государственной соцзащиты.
 
За годы независимости правительство сумело создать организации социальной поддержки, которые бы служили интересам населения, но при этом оставались механизмом, исполняющим директивы государства. Сегодня в Узбекистане махалля больше не воспринимается как традиционная, самостоятельная структура, многие жители видят в них агентов правительства.
 
Использование наработок политической экономии для изучения стабильности режима в Узбекистане позволяет иметь более разносторонний подход к пониманию того, почему режим продолжает существовать несмотря на громадные политические изменения в большинстве стран региона. Картина, проглядывающая из анализа Узбекистана, показывает, что государство прибегает не только к репрессиям, но также использует социальные и экономические меры как инструмент контроля над населением.
 
Стабильность авторитаризма в Узбекистана может объясняться не только агрессией государства, но также берет начало в более многогранном использовании государственных полномочий — одновременно и кнута и пряника, нежели признавалось аналитиками ранее.
 
http://www.ca-news.org/news:1130020