Печать
Аналитика
Просмотров: 1889

Сейчас на устах у многих одно слово — «коррупция». Ее в основном сводят к хищению средств государства и граждан. Такая трактовка верна, однако коррупция многолика, она не только экономический, но и социальный, правовой, культурный, даже ментальный феномен. В данном случае она интересует нас как патология политики. То есть речь — о некоторых аспектах политической коррупции. Обнадеживающим стал тот факт, что впервые верхи серьезно обратили внимание на этот вопрос.


«Целесообразность» вместо семейственности
   

Политики и чиновники у нас все время умудряются заменить принцип верховенства закона на принцип конъюнктурности, когда логика власти будет ориентирована исключительно на ситуацию, что затрудняет соблюдение твердо установленных правил. Отсюда и начинаются истоки многих коррупционных схем, которые потом переходят к сформулированному Макиавелли принципу: преступления — основа политики.
   

Разгул электоральной коррупции начался с 1994 года. Ради нее сначала первая, затем вторая правящая семейка вносили бесчисленные поправки в законодательство. Нынче нет семейного правления, его заменили партийным, также запретили вносить изменения в Конституцию. И все равно мало кто из верхов с ней стал считаться, просто обходят ее, исходя из целесообразности.
   

Приведем красноречивый факт. После Нового года прошла информация о том, что президент поручил правительству отозвать из парламента проект меморандума по “Кумтору” на доработку. Однако премьер–министр опроверг все это, заявив, что в документ вносятся лишь стилистические поправки. “Я с президентом говорил о концепции соглашения чисто по–человечески, и это не превышение полномочий”, — заявил он. В ответ лидер фракции социалистов Омурбек Текебаев выразил недоумение, почему правительство делает из этого секрет. Он увидел положительный момент в том, что данному проекту дается оценка со стороны главы государства. По его словам, “законы позволяют президенту выражать свою точку зрения по тому или иному вопросу и парламенту, и правительству, и народу. И желательно, чтобы все эти субъекты учитывали мнение президента”.
   

Правы были классики: политики врут даже тогда, когда говорят правду. Президент, согласно Конституции, подобные дела обязан согласовывать с премьер–министром, а не указывать ему. Это есть правда. Ложь в том, что с ним глава правительства говорил “чисто по–человечески”. Надо полагать, что он также “чисто по–человечески” уступил внешнюю сферу президенту.
   

Тут мы видим три вещи: элемент теневой политики; политический сервилизм, означающий соглашательство слабой фигуры с тем, чтобы более сильный приращивал свой властный потенциал без видимого нарушения закона; “покровительство босса”. Все это — опосредованная политическая коррупция.
   

Что касается лидера социалистов. Когда проектировалась нынешняя политическая модель, он утверждал, что “президент должен стать безликим и безмолвным истуканом”. Теперь хочет видеть его в статусе “отца нации”. Такая тактика тоже похожа на политкоррупцию.

Приватизация законов
   

Яркий пример злоупотребления — судьба недавнего закона о депутатских группах. На его основе в ЖК образовали три такие группы из числа тех, кто покинул фракции. По Конституции же полномочия депутата досрочно прекращаются в случае выхода из фракции. Но эту норму увязали с неимперативным мандатом, который не дает права избирателям и партиям отзывать депутата.
   

И случилась удивительная вещь: высшая законодательная власть страны не смогла отличить самые простые, но совершенно разные механизмы — отзыв депутата и досрочное прекращение его полномочий. Лишь некоторые депутаты обратились в Конституционную палату. А около десяти “отщепенцев” исправно получают депутатские зарплаты, пользуются другими привилегиями.
   

Или возьмем самый свежий факт. В прошлом году президент говорил о необходимости увеличения срока давности по коррупционным делам. Идея сильно понравилась в ЖК членам фракции социалистов, и они предложили вообще упразднить этот институт уголовного права в отношении таких форм преступлений, как коррупция, государственная измена, злоупотребление должностным положением.
   

Сроки давности в международном праве не применяются к лицам, совершившим военные преступления и преступления против человечества. По другим видам особо тяжких преступлений в национальном уголовном законодательстве различных стран максимальный предел срока наказаний варьируется от 10 до 35 лет. Нам бы тоже следовало поступать в этом духе, увеличив срок в два, может, и три раза. Но мы опять хотели быть впереди планеты всей, хотя в наших законах четко и однозначно еще не определено, конкретно какие проявления коррупции подпадают под уголовную ответственность. Обвинения в коррупции сейчас стали настолько обыденными и расхожими, что грань между нормой и отклонением стирается.
   

Самое интересное — среди этих преступлений социалисты пропустили мародерство, хотя такая статья в нашей практике востребована. Это ли не проявление коррупции?
   

Удивительно, но в законе о госслужбе заложена норма, по которой помощники и консультанты лиц, занимающих политические должности, принимаются на госслужбу вне конкурса. Депутаты за два последних года устроили только в налоговую службу более полусотни бывших адвайзеров. Некоторые откровенно не дотягивали до уровня специалиста, как сказал глава ГНС.
   

Комментируя этот факт, одна депутат сказала, что скоро заканчивается срок их мандата, поэтому им надо заботиться не только о себе, но и о судьбе тех, кто им помогал в стенах парламента. Поэтому, мол, в этой норме нет никакой крамолы.
   

Между тем многие исследователи давно заметили, что именно временный срок депутатского мандата — залог коррумпированности. Парламентарии всегда находятся перед дилеммой: ограничиться ли им политической поддержкой избирателей в качестве гарантии их последующего переизбрания или же воспользоваться одноразовой возможностью с явной выгодой для себя. Наши депутаты предпочли последнее.

Партийные «сукины сыны»
   

Коррумпированность заложена в самой природе любой партии. И мы видели, как парламентские фракции ЖК произвели политический “передел собственности”, разделив меж собой госаппарат вплоть до государственных СМИ.
   

В отношении партийных выдвиженцев действует принцип: “Он сукин сын, но наш сукин сын”. Если кто–то совсем выйдет из–под контроля, соответствующая фракция настаивает, чтобы та служба, на которой назначен ее неблагодарный представитель, была вообще упразднена. Так случилось с главой ГРС Эрланом Сапарбаевым.
   

С недавних пор пошли разговоры, что у нас все–таки есть одна партия, которая не подвержена коррупции. Название этой партии — СДПК.
   

Не будем затрагивать экономическую сторону дела, хотя тут тоже не все гладко. Возьмем политический аспект. Так вот, эта партия на выборах не заняла первое место, тем не менее ее фракция дважды получила мандат на формирование парламентской коалиции. Если она вдруг развалится, наверное, история опять повторится.
   

Нынче социал–демократы чувствуют себя почти как представители политического гегемона. В недавних непрямых выборах бишкекского и ошского градоначальников они применили технологии, присущие как раз партии–правителю. К тому же сам глава государства предложил называть СДПК не партией власти, а президентской. И тот факт, что, согласно Основному закону, президент должен быть надпартийным и прекратить любые действия, связанные с деятельностью политических партий, оказался никем не замеченным.
   

Такая “бархатная реприватизация” политической сферы, в ходе которой большой куш достается лишь одной партии, вполне может привести к появлению новой победившей, никому, кроме себя, не подконтрольной группы без всякой там семьи, но с политическим “крестным отцом”.
   

И она станет лучшей базой или основой для очередного витка новых видов коррупции, что мы помним аж с брежневских времен.

* * *


   

Из всего вышесказанного вытекает один вывод. Пока верхи не научатся вести себя строго в рамках тех правил, которые они придумали и установили сами для себя, останутся официальной болтологией всякие разговоры не только об устранении коррупции, но и о демократии, парламентаризме, честности и порядочности вообще.